Увеселительная прогулка - Страница 59

К оглавлению

59

— Вы занимались журналистикой?

— Видите ли, господин Эпштейн, Артур Христиансен — человек, который сделал «Дейли экспресс» тем, что он есть, — на вопрос: «Для кого издается „Дейли экспресс?“ — однажды ответил: „Дейли экспресс“ обращается к молодым и честолюбивым людям всех слоев общества. К молодым, к юным, у которых есть дом и машина. К тем, кто хочет выбиться в люди. „Дейли экспресс“ обращается к молодоженам, у которых еще нет ни дома, ни машины, но есть честолюбивое желание как можно скорее обзавестись и тем и другим. „Экспресс“ обращается к тем, кто не боится риска, к тем, кто готов отважно и напористо добиваться своего счастья…»

— На мой взгляд, было бы лучше показать нашим читателям, как ничтожны и жалки все эти честолюбцы и охотники за счастьем.

— Я только диву даюсь, — сказал фон Кенель, — что за бес в вас вселился? По-моему, вы просто выжили из ума.

— Нет, я наконец-то взялся за ум, — ответил Эпштейн. — И если хотите знать правду, меня с души воротит от всей этой бессмысленной болтовни. Что такое «полезные советы»? Кому от них польза? Фабрикантам? Полезные советы: покупайте побольше дерьма, глотайте наживку для дураков, читайте «Миттагблатт» — и вы никогда не узнаете, почему американцы воюют во Вьетнаме…

— Ну вот вы и высказались, — заключил фон Кенель.

— Поговорим еще немножко о том, что вам не нравится, — попросил Эпштейн.

— По правде говоря, мне все не нравится. Пока что.

— А конкретно?

— То есть кое-что меня устраивает.

— Гороскопы и кроссворды, идиотские любовные письма, которые мы печатаем под рубрикой! «И в 1969 году еще возможна настоящая любовь»…

— Что ж, в известном смысле это полезные советы…

— Сплетни о кинозвездах, сведения о новых модах…

— Маловато, маловато.

— И все это почти теряется среди серьезных сообщений и комментариев.

— Вот именно, — согласился фон Кенель. — Зачем вы так часто печатаете Кремера? Ежедневное обозрение — согласен, тут он мастер своего дела, но к чему вся эта критика? Люди этого не любят. И ваш антиамериканский курс. И дерзкий тон в отношении полиции, армии. Честное слово, Эпштейн, уж это-то мы с вами могли бы уступить коммунистам. Кроме того, вы пробовали прикинуть, во что нам обходятся хотя бы эти ваши три полосы культуры?

— Но ведь мы не можем заполнять раздел культуры одними только пустяками. Выступать по вопросам культуры — значит выражать свое мнение. Нам удалось привлечь к сотрудничеству крупнейших наших писателей.

— Если вам доведется служить в армии, Эпштейн, или проходить переподготовку, попробуйте опросить пятьсот солдат, кто такие Фриш, Дюрренматт или Генрих Бёлль. Тут-то вам и преподнесут сюрприз: выяснится, что только один из пятисот когда-то слышал одну из этих фамилий, но толком не знает, о ком идет речь: о хирурге, который пересаживает сердце, или о вожде американских негров.

— Как же вы представляете себе раздел культуры в «Миттагблатте»?

— Объясните, почему я лишен возможности прочесть в этом разделе о глухом композиторе, или о танцовщице с деревянной ногой, или же о всемирно знаменитом скрипаче с протезом вместо руки? Почему я не нахожу ничего о том, как Курд Юргенс бьет по морде свою жену и тому подобное? Я хочу сказать, что и в культуре надо сильнее выявлять человеческую сторону. На кой черт мне сдался этот идиотский ливинг-театр? Или опера? Тут за глаза довольно и десяти строк… А вот о том, что отчим в течение десяти лет жил со своими четырьмя падчерицами, я читаю не у нас, а в «Экспрессе», о том, как пятидесятилетний мужчина, не умея плавать, вытащил из Лиммата маленькую девочку, «Миттагблатт» помещает всего двенадцать строк, зато на трех полосах вы морочите мне голову репортажем о шестидневной дискуссии между студентами, гимназистами и рабочими в Центре Ле Корбюзье. Кому интересно знать, что думают эти отщепенцы? Или ни с того ни с сего мне сообщают, что изрек господин Маркузе, а также о том, что небезызвестный Руди Дучке, у которого еще молоко на губах не обсохло, пишет в Риме мемуары…

— До тех пор, пока я главный редактор, — перебил его Эпштейн, вставая, — направление газеты буду определять я.

— Нам дешевле обойдется уволить вас с выплатой возмещения, — ответил фон Кенель, продолжая сидеть, — пока вы не успели окончательно загробить газету.

— Десять редакторов — самое меньшее — уйдут следом за мной.

Фон Кенель рассмеялся.

20 октября, 17 часов 30 минут
КАБИНЕТ ИЗДАТЕЛЯ ДОКТОРА КУТТЕРА

— Неужели он всерьез решил уйти? — спросил доктор Куттер.

Директор фон Кенель закинул ногу на ногу и ответил:

— Похоже, что так.

— Ничего не понимаю, — сказал Куттер, — я беседовал с ним как-то, и он мне заявил…

— Тогда, — перебил его фон Кенель, — тогда Эпштейн еще не знал, что тираж так катастрофически упадет.

— Но вы все сделали, чтобы его удержать?

— А зачем это нужно?

— Чутье подсказывает мне, что он поступает вопреки собственному убеждению.

— Вы питаете к нему особую симпатию?

— Вначале он был мне совсем несимпатичен, — ответил Куттер. — Вы ведь знаете, честолюбивые люди мне не по душе.

— Вы можете себе позволить такую роскошь.

— Простите, не понял…

— Вы представляете себе, какая судьба ожидала бы наш концерн, если бы во главе его не стояли честолюбивые люди?

— Ох уж этот мне концерн, — вздохнул Куттер.

— Что вы скажете по поводу «Миттагблатта»?

— Что я могу сказать? Я всегда отбивался от этой газеты.

— Однако в том виде, какой она приняла теперь у Эпштейна, она должна была бы вам нравиться.

59