— Этого он не сделает. Второй раз он такой ошибки не допустит.
— Вы уверены?
— Да, Зайлер слишком честолюбив. Ему нужен только тираж, а на все остальное наплевать. Он еще ни разу в жизни не высказал собственного мнения. У него нет никаких интересов, его ничто не радует, ничто не огорчает… кроме того, что тираж застрял на мертвой точке. Зайлер не ходит ни в театры, ни в концерты, а дома у него вы не найдете ни одной книги. Да и страстишки-то у него мелкие: порнография и бридж, «ягуар» и квартира-люкс.
— Представьте себе, — сказал Кремер, — что Зайлер на долгое время лишился бы возможности смаковать убийства за отсутствием таковых.
— Что тогда?
— Он бы организовал их сам!
— Наше сегодняшнее вечернее совещание я решил провести на полчаса раньше, потому что на нем пожелал присутствовать мой сын… Представляю вам моего сына Оливера, ему шестнадцать лет, он учится в литературной гимназии, но еще не решил, кем быть — возможно, он станет журналистом. Надеюсь, господа, вы не против того, чтобы Оливер послушал, как мы работаем?
Молчание.
— Итак, возражений нет. Как у нас обстоят дела? Начнем сегодня с отдела культуры. Господин Кремер!
— В кинотеатрах начали показывать фильм Джона Уэйна о Вьетнаме. В Базеле уже состоялась демонстрация протеста. Прокатчик согласился с требованием демонстрантов и решил снять фильм с экрана.
— А какого характера этот фильм?
— Гимн «зеленым беретам» во Вьетнаме. Подзаголовок мог бы звучать: «Так они расправляются с коммунистами» или что-нибудь в этом роде.
— Вы хотите дать это шапкой?
— Вторым номером идет интервью с Фридрихом Дюрренматтом.
— По какому поводу?
— В Базеле репетируют новый вариант его пьесы о Шекспире.
— А вы не хотите шапкой пустить Дюрренматта? Дюрренматт — как-никак что-то свое, швейцарское.
— Джон Уэйн вас пугает?
— Решайте сами, — сказал Эпштейн. — Что предлагает отдел спорта?
— Не бог весть что. Последние схватки перед олимпиадой в Мехико.
— А отдел экономики?
— Ведущая тема: новое оборудование эмиссионного банка.
— О’кей. Отдел внешней политики?
— Я звонил сегодня в Прагу, Гайеку, — сказал Хойссер, — похоже, Свобода найдет общий язык с русскими, но надо бы еще раз подумать, не стоит ли все-таки завтра же послать человека в Прагу.
— Давайте обсудим это с вами после совещания, хорошо? Насколько я понял, у вас и в этом номере коньком будет Прага?
— У меня нет выбора.
— А что у нас есть для первой полосы?
— Грандиозная история, — заявил Зайлер. — Я сам ею занимался.
— Не дразни нас, — сказал Эпштейн.
— Мы приобрели исключительное право на весь материал о Рут Кауц.
— Что-нибудь стоящее?
— Афишка: «Пропавшей три дня назад шестнадцатилетней Рут Кауц уже нет в живых», — заявил отец девушки сотруднику «Миттагблатта». Ну как, звучит?
— Полиция отмалчивается, — заметил Клейнгейнц.
— Сегодня вечером по телевидению показывали ее портрет, — вмешался Оливер, — и сказали, что она, возможно, утонула во время купанья. Только я в это не верю. Рут очень хорошо плавала.
— Ты знал ее? — спросил Зайлер.
— Знал? Что вы имеете в виду?
— Рут тоже училась в литературной гимназии, она была твоя ровесница.
— Почему об этой исчезнувшей девушке здесь говорят в прошедшем времени? — спросил Кремер.
— Потому что, скорее всего, она погибла.
— А по-моему, пока ее смерть не подтверждена, она в числе живых, — заявил Кремер.
— Выходит, ты знал Рут Кауц? — снова повернулся Зайлер к Оливеру.
— Ну как сказать — знал? Видел ее, как и других девчонок, на перемене, по дороге в школу и так далее.
— Значит, ты не был с ней знаком?
— Почему не был? Она ведь училась в параллельном классе.
— Во всяком случае, тебе известно, что она хорошо плавала?
— Тоже мне секрет. Она заняла четвертое место в соревнованиях нынешнего года на Лиммате. О таких вещах в школе трубят вовсю.
— Но ты хоть знал ее в лицо?
— Не только в лицо.
— Послушай, Оливер, кончай нас дразнить, — сказал Эпштейн. — Ты можешь получить здесь гонорар за информацию, если тебе есть что сообщить.
— Я бы очень хотел для моего очерка знать всю подноготную, так ты уж, пожалуйста, расскажи нам, что тебе известно об этой девушке.
— Ладно, — согласился Оливер. — А что мне, собственно, известно? Большинство наших ребят хотели бы иметь с ней дело.
— Что значит «иметь дело»?
— Так ведь почти у каждого из нас есть подружка. Хотя всегда ненадолго.
— И большинство увивалось вокруг этой Рут?
— Да, о ней ходят всякие сплетни.
— Какие сплетни?
— Она, мол, не такая, как другие.
— В каком смысле не такая?
— Ну, вы понимаете, что я хочу сказать, — ответил Оливер.
— В отношениях с ребятами? — спросил Зайлер.
— Ну ясно. Рут путается с каждым. Так говорят.
— Путалась с каждым? Как это понять?
— Сами знаете.
— Шла с каждым в постель?
— Ну ясно. Но мы не говорим «постель», потому что у нас постелей нет. Те из нас, кто этим занимается, делают это в парке, или в погребе, или еще где-нибудь, только не в постели. Бывает, правда, что старики куда-нибудь уматываются, тогда можно собраться в квартире.
— Так, так. Значит, о Рут болтали, что она ложится с каждым?
— Ну ясно.
— Она была красивая?
— И да и нет. В ней было чертовски много секса. На лицо она не такая уж красавица. Глаза, правда… и ноги. И еще — Рут всегда носила потрясающе нахальные мини-юбки. Но она хоть знала, как надо носить мини.