А матери он сказал: «Разве я не говорил тебе всегда, что нечего дурить парню голову? Если хочешь знать, наш Вилли в сто раз умнее священника и учителя, вместе взятых».
А Вилли он сказал: «Я научу тебя пить „вельтлинер“. Такое дело вспрыснуть надо».
— Так, а что было потом? — спросил Зайлер.
— Ничего, — ответил Кауц.
— Когда вы приехали в Цюрих?
— Через год.
— В каком году?
— В тысяча девятьсот тридцать пятом или в тридцать шестом.
— А что вы делали в Цюрихе?
— Все что хотите. Ведь была самая безработица. Перебивался как мог.
— А как вы думаете, что могло случиться с вашей дочуркой?
— Скорее всего, Рут попала в лапы одного из этих окаянных сексуальных маньяков и ее уже нет в живых.
— Да что вы? Чем вы можете обосновать такое чудовищное предположение?
— Я ведь знаю свою дочь.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я знаю, какая она любопытная. И знаю, как легко она идет на уличные знакомства. К тому же она такая хорошенькая и в ней столько секса. Рут, — добавил он вдруг, — давно бы позвонила, будь она жива. Рут позвонила бы при всех обстоятельствах…
— Черт возьми, — сказал Зайлер, — скоро восемь, я должен идти.
— Конечно, идите. Но не забудьте о нашем уговоре!
— Послушайте, господин Кремер, — сказал Эпштейн, — я не обязан да и не вижу повода согласовывать каждое свое решение с редакцией. Вы хорошо знаете, как ценю я критические замечания, ценю всякие обсуждения и дискуссии, особенно с некоторыми из моих редакторов — они, можно сказать, составляют ядро редакции, — но повторяю еще раз: есть вопросы, которые я должен решать один. И ответственность за эти решения несу тоже я один. Я отвечаю только перед издателем — и никем другим.
— Вы ошибаетесь, — возразил Кремер. — Перед нами вы тоже отвечаете.
— В каком смысле?
— Нам не все равно, что печатается в «Миттагблатте».
— Я этого и не думаю. Ведь мы ежедневно проводим совещания. Каждый заведующий отделом может высказать там свое мнение. Мы спорим, обсуждаем самые различные вопросы.
— Да, мы обсуждаем какой-нибудь один вопрос, одну проблему, скажем, в течение десяти минут, прийти к согласию нам не удается, и тогда решение выносите вы.
— Но мы не можем вести бесконечные дебаты, господин Кремер. Как все работающие люди, мы подчиняемся диктату часов. И когда дискуссия выходит из берегов, одному приходится решать за всех. Кто же решает? Естественно, тот, на ком лежит ответственность.
— Надо еще разобраться, какие критерии и масштабы оказываются решающими.
— Говорите яснее.
— Решающим всегда оказывается один вопрос: удастся нам распродать тираж с данной сенсационной историей или не удастся?
— А что вы против этого имеете?
— Успех любой ценой — сомнительная цель.
— Между нами говоря, господин Кремер, мы бы этого тоже не хотели. Но… Таковы дела!
— Неужели мы должны любой ценой добиваться увеличения тиража?
— Любой ценой… этого бы я не сказал. Тут, разумеется, есть нюансы. Другими словами, издатель вовсе не ждет от нас, что мы будем копировать «Экспресс» и подражать его схеме: «Сперва изнасиловал, потом убил». Но тем не менее издатель хочет перекрыть «Экспресс».
— Тогда возникает вопрос: какими средствами?
— Вы намекаете на Зайлера?
— Я просто поражен.
— У вас слишком сильное воображение.
— Только люди с воображением способны предвидеть события.
— Зайлер, по сути дела, человек аполитичный.
— На мой взгляд, аполитичных людей не бывает. Любая человеческая позиция есть в то же время позиция политическая.
— Согласен. Но что касается Зайлера — вы слишком сгущаете краски.
— Вы назначили его своим заместителем!
— Это тоже преувеличение. Он должен только замещать меня — особенно по вопросам, связанным с первой полосой, — когда я в отъезде.
— Лицо газеты, господин Эпштейн, определяет именно первая полоса, афишка, а не страницы, посвященные культуре.
— Зайлер — журналист до мозга костей. У него особый нюх на сенсации.
— Это он создал славу «Экспрессу»?
— Вне всякого сомнения.
— И все же его оттуда вышвырнули!
— Вы же помните, в какой горячке нам пришлось вдруг начать выпуск «Миттагблатта». На год раньше, чем предполагалось. Издатель «Экспресса» распустил слух, будто он вот-вот начнет печатать вторую газету. А наш хозяин принял этот слух всерьез. Что мне оставалось делать? Впопыхах сколотить редакцию. Вы-то знаете, сколько у нас здесь людей, раньше никогда не работавших в ежедневной газете. Вы сами из их числа. Вот я и подумал, что хоть один человек у нас должен разбираться в вопросах производства.
— А теперь вы сделали заведующего производством заместителем главного редактора.
— Господин Кремер, если уж вы так не доверяете Зайлеру, то имейте доверие хотя бы ко мне. За все, что сделает Зайлер, ему придется отвечать передо мной.
— Вы не хотите мне сказать, за что его выгнали из «Экспресса»?
— Тут никакого секрета нет, — ответил Эпштейн. — Зайлер поместил скандальную статью о пушечном короле Бринкмане, а подтвердить факты ему оказалось нечем.
— Нечем подтвердить? Да это же курам на смех! Кто же не знает, что Бринкман поставляет оружие направо и налево?
— Через подставных лиц — возможно. Но если вы пишете: «Г-н XY — сообщник такого-то…», то имейте по крайней мере доказательства!
— Вот увидите, Зайлер и вам испортит жизнь какой-нибудь скандальной статейкой — рано или поздно.