Увеселительная прогулка - Страница 29

Взглянуть правде в глаза? Примерно через три недели после родов ты снова позвала меня к себе. Но было уже не то, что раньше. Я подумал, ну что же, Наверно, так и должно быть. Что ты думала при этом, я не знаю. Ты ни разу ничего не сказала. Материально мы как-то существовали, сводили концы с концами, голодать нам не приходилось, вино, правда, бывало только по субботам. Развлекаться мы теперь все равно не имели возможности из-за Оливера, да я и не испытывал никакой потребности, как ты — не знаю, ты ничего не говорила, зато я помню, что у тебя опять появились жалобы на сердце, что ты часто отказывалась спать со мной, ссылаясь на усталость, а я не настаивал — у тебя на руках был Оливер, хозяйство, работы невпроворот, одни пеленки чего стоили… Иногда к нам заходил твой знакомый — Бруно, преуспевающий фотограф… Они у тебя все фотографы… Он приносил на ужин мясо и вино. Вначале он бывал раз в неделю, потом два, а потом и четыре раза в неделю. У него была машина, он ею пользовался для работы, и вот в 1953 году, незадолго до пасхи, он сказал, что ему надо срочно ехать в Париж, не хотим ли мы составить ему компанию. Я ответил, что это не получится — я как раз должен был закончить большую работу для радио, да и встал бы вопрос, с кем оставить Оливера. И тогда я предложил: возьми с собой Сильвию, она почти не выходит из дома, сидит как привязанная… Итак, в светлый четверг ты уехала с Бруно. Позднее мне передавали, что в Женеве — по какой-то причине Бруно пришлось ехать не через Базель, а через Женеву — у тебя случился на улице приступ сердечной слабости. И снова выяснилось, что сердце у тебя само по себе здоровое. Опять невроз. Во вторник после пасхи вы вернулись, а в среду Бруно заявил, что ему необходимо со мной поговорить. Он сказал: «Ваши супружеские отношения не ладятся, отпусти Сильвию, разведись с ней. Сильвия тебя не любит». Я спросил: «Она любит тебя?» — «Да», — ответил Бруно. Признаюсь, развода я себе представить не мог. Потому что любил тебя и Оливера. Ребенком и подростком я сам слишком сильно страдал оттого, что меня швыряли туда-сюда и мне приходилось жить то у бабушки с дедушкой, то у матери, то у каких-то родственников, то в интернатах. И мне это представлялось самым большим злом, которого надо бояться и от которого я во что бы то ни стало должен уберечь Оливера. О том, что я по-настоящему любил тебя — хотя и страдал оттого, что ты все реже соглашалась на близость со мной, — я сейчас говорить не буду, я воспринимал твое охлаждение как нечто вполне естественное. От всех вокруг я слышал, что брак и половая жизнь — это далеко не одно и то же, уж не говоря о том, утешал я себя, что католическая церковь дозволяет супругам иметь сношения только ради рождения детей, наверно, люди, которые это придумали, тоже были не без головы.

Когда я пытался выяснить у тебя, что у вас с Бруно, ты заявила, что Бруно все выдумал, у него нет никаких оснований и так далее. На этом и кончилась наша, вернее, моя дружба с Бруно, вопрос о том, встречалась ли ты с ним и дальше, я оставляю открытым. Через три года после нашей свадьбы нам предложили съехать с квартиры: я написал управляющему, как он выразился, наглое письмо, кроме того, наши материальные дела обстояли неважно и мы задолжали квартирную плату. Тогда ты сказала: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». — «Как помогло? Чему помогло?» — спросил я. «Мы с тобой на время расстанемся, — сказала ты, — подыщи себе небольшую квартирку, Оливера мы отвезем к твоей матери, я уже с ней договорилась…» Я подчинился. Я вдруг понял: со мной можно делать все, что угодно. Я снова почувствовал себя мальчиком, которого можно бить и у которого не хватает духу защищаться… После того как мы разъехались, ты поселилась у одной своей приятельницы, которая была влюблена в какого-то фабриканта и чувствовала себя несчастной. Ты временно работала машинисткой. И если я вечером случайно встречал тебя в городе, ты всегда бывала в подпитии и всегда в сопровождении какого-нибудь не очень молодого мужчины — явно из породы опустившихся неудачников. Мне было тошно. Но я знал, что моя привязанность к тебе пересилит все. Я готов был простить тебя. Оливер, если помнишь, ужасно плакал, когда мы уезжали от моих родителей. Уезжали на машине. За два месяца до этого мы купили себе «пежо». Купили в рассрочку. Я тогда временно исполнял обязанности редактора. Я пытался сделать то, что делает в подобной ситуации большинство мужчин, — пытался влюбиться в другую женщину. Другая женщина у меня была. Молоденькая секретарша из редакции. Но я не влюбился, я не смог полюбить, зато она влюбилась в меня. Я бывал с ней всюду, я спал с ней, однако наша связь продолжалась недолго, всего два или три раза ей было со мной хорошо, а потом она все время плакала и говорила, как ты можешь обнимать меня, думая о своей жене. Она была права, и мы расстались. Я почувствовал себя больным, пошел к врачу, тот сделал мне несколько уколов кальция. Я объяснил ему: я заболел, потому что от меня ушла жена. Он ответил: «Не будьте слюнтяем, в Швейцарии каждый год расторгается сто тысяч браков, вы действительно больны, и я вас вылечу». Я написал тебе письмо: либо ты вернешься и мы заберем Оливера к себе, либо я подам на развод. У меня был телефон, и ты стала через день мне звонить.

Однажды вечером ты пришла ко мне, но тебе только одно было нужно от меня — машина. Я дал ее тебе на несколько дней. Некоторое время спустя как-то вечером я напился и по дороге домой врезался в фонарный столб. Правое крыло все смялось, одна фара разлетелась вдребезги. Я возвратил «пежо», уплатив две тысячи франков…