— Муж намекал мне, что…
— Это я подсказал ему.
— Но что я могу поделать?
— Разводитесь. Но оставьте свою долю в деле.
— Этого я не могу.
— Можете. Вы превращаете коммандитное товарищество в акционерное, вашего мужа назначаете директором, а сами становитесь членом правления.
— Никогда.
— Вы меня сердите.
— Я не желаю иметь ничего общего с моим мужем. И в деловом смысле — тоже.
— Тогда забирайте свой пай. Ваш муж ликвидирует дело, а вы довольно скоро проживете свой крошечный капиталец.
— Я это понимаю, но не могу себя пересилить. Если бы кто-то другой вместо меня… если бы вы…
— Нет!
— Нет?
— В самом деле нет, Клара.
— Я понимаю.
— Нет, Клара, вы не понимаете.
— Тогда объясните мне.
— Клара, — шепотом сказал Кауц, — я ведь тоже в некотором смысле прохвост.
— Но послушайте, господин Кауц!
— Зовите меня Вилли.
— Так вот, Вилли…
— Видишь ли, Клара, — и это уж точно, — я в некотором смысле тоже прохвост. К примеру, если ты сейчас станешь меня просить уладить деловую сторону твоего конфликта, я вынужден буду сказать тебе — нет.
— Но объясните мне, в каком же смысле вы прохвост?
— Я просмотрел ваши бухгалтерские книги, составил баланс, изучил конъюнктуру, а как увеличить сбыт, я знаю очень хорошо — другими словами, я увидел, что дело ваше — невероятно перспективное. Ты пойми, мода — это нечто динамичное. Новинки моды. Надо только закупать товар с безошибочно точным прицелом. Когда датский, когда итальянский, югославский, финский — закупать непременно на месте… боже ты мой, я даже высчитал, сколько здесь, у нас, можно взять за финскую блузку… это же пятьсот процентов прибыли…
— Возьмите на себя ведение дела.
— Нет, не могу.
— Выкладывайте все начистоту!
— Ну что ж, раскрою тебе карты: успешно работать я могу только тогда, когда я прилично зарабатываю.
— Разве я предлагаю вам работать за красивые глаза?
— Я в десять, в двадцать раз увеличу оборот и соответственно — прибыль, если ты уступишь мне треть своего пая. Разумеется, деньги останутся в деле. Твой пай — тоже. Ты будешь получать проценты и дивиденды, а он, кроме того, должен будет выплачивать тебе ренту…
Пауза.
— Я соглашусь при одном условии: чтобы ты даже близко не подпускал ко мне моего мужа.
— Ты что, заснуть не можешь, Оливер, или пытаешься за мной шпионить? — спросила Сильвия.
— Мне не спится, — ответил Оливер.
— В аптечке, в ванной, есть валерьянка. Накапай себе десять капель на кусок сахара. Или дать тебе мятного чаю? Мятный чай тоже успокаивает…
— Почему ты думаешь, что я за тобой шпионю?
— Извини, Оливер, я нервничаю.
— Ты нервничаешь из-за того, что папа уехал в Париж?
— Не знаю, из-за чего я нервничаю, но, во всяком случае, не из-за папы.
— Скажи, неужели для тебя тот, другой мужчина, лучше папы?
— О каком другом мужчине ты говоришь?
— Брось, мама, я же все знаю. Я знаю, что он сегодня звонил и сказал, что увидеться с тобой может только завтра и что в субботу ты должна поехать с ним в Аскону. Так вот, если ты поедешь туда, я уеду в Париж. У меня есть удостоверение личности. А деньги я стащу у тебя. Или займу у Зайлера.
— Я вовсе не собираюсь ехать в Аскону и оставлять тебя здесь одного.
— Но в Безацио ты же оставляла меня одного и уезжала с тем… другим в Аскону.
— На вернисаж. И в тот же день вечером вернулась.
— Утром, в половине восьмого. Ты провела с ним ночь в гостинице, в Асконе.
— Я была с ним на вернисаже, а потом на банкете по случаю открытия выставки. А теперь иди.
— Ведь ты знаешь, что я не люблю этого человека.
— Никто от тебя и не требует, чтобы ты его любил.
— Если ты бросишь папу, я останусь с ним.
— Кто это говорит, что я брошу папу?
— Почему вдруг папа поехал в Париж?
— Откуда я знаю? По делам газеты.
— По-твоему, это весело, когда человек бросает жену в то время, как она в родильном доме и всего несколько дней назад родила их третьего ребенка?
— Нет, по-моему, невесело.
— Тогда почему же ты не скажешь своему дерьмовому фотографу, чтобы он вернулся к жене? Дети не любят, когда их отцы так подло ведут себя.
— Я в чужие дела не вмешиваюсь.
— Еще как вмешиваешься.
— Сейчас же выпей валерьянки и ложись спать. Тебе завтра в семь часов вставать.
— Правда, что ты не могла кормить меня грудью?
— Кто это тебе сказал?
— Папа как-то говорил с тобой об этом.
— Ты что же, подслушиваешь под дверью?
— Ты мне ответь, правда это или нет?
— Правда. У меня не было молока.
— Потому что ты не хотела меня родить.
— Это неправда, Оливер! — закричала Сильвия.
— Кто кричит — тот лжет.
— Как тебе не стыдно, Оливер! Ты совсем не отдаешь себе отчета в том, что говоришь.
— Я читал, что дети, которых не хотят и которых матери не кормят грудью, вырастают больными.
— Ты совершенно здоров, Оливер.
— Я имею в виду — психически больными.
— Такого я в тебе пока что не замечала.
— Болезнь этого рода проявляется главным образом в половой жизни.
— Ты еще слишком юн для половой жизни. Кроме того…
— Я бы мог и два года назад, если бы…
— Если бы что?
— Я ненавижу баб.
— Это нормально для периода возмужания.
— Это ненормально. Я все думаю о том, как бы я стал насиловать девчонок.
— Знаешь что, Оливер, давай-ка сходим с тобой к психотерапевту. Ты не должен думать о таких вещах — тут ты прав. Это уже слишком. Но теперь ложись спать.